Осеньочество Алёшка Емельянов Промозглый сентябрь. Озябшие брёвна. Ершится костисто-сырая трава. Ведь осень с весною безгранны, условны. Тихонько трещат огневые дрова. Попрятались жители, кошки, полёвки, лишь мокрые куры в листве шурудят. А струны, как те бельевые верёвки, с зимы ненастроенно, тонко висят. Дыхание ветра свистит у оконца и в щели ныряет прохладным штырём, и лезет, и вновь поддевает морозцем, глумясь над надверным простым фонарём. Быть может, желает погреться в уюте, с огнём поиграться, иль дом охладить? Входную границу от сырости, крути ватина под твёрдою кожей хранит. Подмятые вёдра, и ржавчины точки, коряги-скелеты и слякоть из гущ, большим Вавилоном не ставшие кочки, пузатые бочки под моросью туч. Немного скопив межребёрного жира, зарылся в перину, как маленький крот. Окраина города, будто край мира, где я коротаю трёхтысячный год. ,,
Супер
Был там! Круто!
Сижу, наслушаться не могу. Хорошая обработка
Осеньочество
Алёшка Емельянов
Промозглый сентябрь. Озябшие брёвна.
Ершится костисто-сырая трава.
Ведь осень с весною безгранны, условны.
Тихонько трещат огневые дрова.
Попрятались жители, кошки, полёвки,
лишь мокрые куры в листве шурудят.
А струны, как те бельевые верёвки,
с зимы ненастроенно, тонко висят.
Дыхание ветра свистит у оконца
и в щели ныряет прохладным штырём,
и лезет, и вновь поддевает морозцем,
глумясь над надверным простым фонарём.
Быть может, желает погреться в уюте,
с огнём поиграться, иль дом охладить?
Входную границу от сырости, крути
ватина под твёрдою кожей хранит.
Подмятые вёдра, и ржавчины точки,
коряги-скелеты и слякоть из гущ,
большим Вавилоном не ставшие кочки,
пузатые бочки под моросью туч.
Немного скопив межребёрного жира,
зарылся в перину, как маленький крот.
Окраина города, будто край мира,
где я коротаю трёхтысячный год.
,,